Статья из журнала "Мир и дом"

ИСКУССТВО БЫТЬ СОБОЙ

Текст: Татьяна Иванова
Фото: Игорь Примак

Почти двести лет назад один французский офицер, раненный под Смоленском, остался в России, поступил на службу, обзавелся семейством. Так появился в России род Лансере. Первый в этой династии скульптор - Евгений Александрович Лансере - женился на художнице Екатерине Николаевне Бенуа. В дальнейшем ген искусства прилежно передавался по наследству, генеалогическое древо разрасталось, выбрасывая на новых ветвях почти сплошь одних художников. Наш герой - прямой потомок знаменитого анималиста Евгения Александровича. Спутать имена-отчества последующих Лансере невозможно - один за другим три Евгения Евгенье-вича -художник, художник-архитектор и последний Евгений Лансере художник-дизайнер и скульптор. Стиль, в котором он работает, можно назвать русским модерном XXI века.

Наша семья не живет на современный лад. Я домостроевец, считаю, что жена должна сидеть дома, с детьми. Если к этому не вынуждали обстоятельства, женщины в нашем роду не работали. Семьи были большие, женщины управляли домом: воспитывали в традиционном духе детей, и, кстати, совершенно не случайно у них вырастали талантливые дети.

- Евгений, вы с детства росли в окружении этих картин, антикварной мебели, старинных вещей. Но ведь для вас это не музей...
- А вещи, принадлежавшие людям, которых я довольно хорошо себе представляю. Картины на стенах - семейные, те, что чудом уцелели после революций, войн, эвакуации. Мой дед Евгений Евгеньевич в революцию, перед отъездом из Петербурга, роздал все вещи по друзьям и знакомым. Потом что-то ему вернули, что-то откровенно не отдали, а что-то, это было естественно, люди просто выменяли на хлеб. Тут и мамино наследство, она из очень хорошего дворянского рода Якуниных. Я удивляюсь, как вообще что-то сохранилось.
- Картины Серебряковой - их сразу узнаешь!.. А кем вам приходится Зинаида Серебрякова?
- Это родная сестра моего деда. Из огромного рода Лансере-Бенуа Серебрякова стала, пожалуй, самой известной художницей. У нее была трудная судьба. Зинаида Евгеньевна эмигрировала, жила в Париже в совершенной бедности, а прославилась как художница лишь после смерти. После революции родню разметало по всему свету. Эмигрировал и Александр Николаевич Бенуа, брат моей прабабки, художник и искусствовед, образовавший вместе с друзьями «Мир искусства». У одних жизнь сложилась довольно благополучно, как у моего деда, академика, автора чудесных иллюстраций к «Хаджи-Мурату» Льва Толстого. Другие погибли от голода, сгинули в лагерях, потомки третьих процветают в Штатах и во Франции... Вообще, по судьбам в моей семье можно изучать русскую историю XX века. Моя жена Алла говорит, что я год от года все больше становлюсь похожим на Александра Бенуа, его портрет работы Бакста висит в нашем «семейном углу»...
- А что это за солидный сундук?
- Семейная легенда гласит, что он прибыл из Венеции, его привез Альберт Кавос, итальянский архитектор, который по приглашению императора приехал в Россию строить Мариинский театр. Перебрался он в Петербург со всем своим добром - сундуками, зеркалами, картинами. Мне он приходится прапрадедушкой по линии Екатерины Николаевны Бенуа. Интересно, что наша старшая дочка, Маша, в четыре года прекрасно ориентируется во всех родственных связях, все картины знает поименно.
- Неудивительно, что вы стали художником. А свое первое произведение помните?
- Я увидел в зоопарке слона и был поражен его хоботом. Дома я слона нарисовал и старательно вырезал. Папе слон понравился. Но он не принуждал меня рисовать, брал иногда на этюды, но ничему конкретно не учил. Художник и архитектор в третьем поколении, отец не хотел мне навязывать своей профессии. Считал, что человек сам должен искать и находить свое место. Я, как отец двух дочек, не совсем с ним согласен. Если у ребенка нет слуха, его, наверное, зря мучают музыкой, но если есть способности, надо их развивать. Мало кто из детей радостно бежит в танцкласс или садится за гаммы. Но надо приучать ребенка стараться, иногда даже из-под палки.
- И вы следуете своим принципам?
- Мои дочки, Маша и Соня, еще совсем маленькие, я их пока ничего не заставляю делать насильно. Часто беру с собой на работу, в мастерскую, они там с удовольствием лепят из пластилина или раскрашивают гипсовые формочки.
- Отец не настаивал, но вы все-таки стали художником?
- Я сам нашел хорошую художественную школу и ее окончил. Помню, даже получил какой-то диплом за акварель к стихотворению Блока «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...».
После школы и института довольно долго занимался живописью, стал уже прилично на ней зарабатывать, как вдруг меня от нее словно отрезало...
- Поняли, что это не ваше призвание?
- К этому был внешний толчок. Однажды весь наш «музей» чуть не погиб. Мы с мамой были в театре, а когда вернулись, я заметил, что с потолка в углу мастерской что–то капает - над нами была выселенная пустая квартира. Картины на стенах - семейные, те, что чудом уцелели после революций, войн, эвакуации. Тут и мамино наследство, она из очень хорошего дворянского рода Якуниных. Я удивляюсь, как вообще что-то сохранилось.
Утром вызвал слесарей, они все проверили и успокоили, что ничего страшного не происходит. Так оно и капало себе потихоньку, а потом хлынул ливень. Между перекрытиями в этом доме полметра пустоты, два дня вода прибывала, и, наконец, обрушилась с потолка вместе с известкой и грязью.
Мы с мамой были уверены, что все погибло, но нам очень помог Фонд культуры, реставраторы объяснили, как правильно должны высыхать картины, что их ни в коем случае нельзя выносить на мороз. Почти все удалось спасти, но отец, увы, так и не пережил этого потрясения. Когда случился потоп, он находился на даче, мы его перевезли в городскую квартиру уже после ремонта, я постарался сохранить все, как было, расставил вещи и развесил картины по их местам, но все равно старый порядок был нарушен. Отцу уже было восемьдесят, он этого нового облика дома не вынес... А я резко бросил заниматься живописью. Мои работы как раз все погибли - папки стояли на шкафу в том самом углу. Но, спасая картины Серебряковой, Александра Бенуа, деда и отца Лансере, я как-то нечувствительно отнесся к своим потерям. И после этих событий я занялся дизайном и скульптурой, как прадед.
- Но ведь, наверное, не сразу приобрели известность...
- Судьба сразу подбросила мне подарок - заказ на скульптурный портрет. Вернее, дело было так. У нас в квартире поселился один американский миллионер из Флориды, Джон Дерни. Он читал лекции о Сальвадоре Дали в Политехническом музее, был страшным фанатом этого художника. А все лекции начинались примерно так: «Картина «Постоянство памяти» в 1971 году стоила 2 миллиона долларов, сейчас, в 1989 году, она стоит 6 миллионов долларов...» Я сделал в шутку из глины портрет Джона, отформовал его в гипсе и подарил оригиналу. Этот чудак вернулся на родину как национальный герой - живой и невредимый из самой России! Американцы имели тогда о нас довольно смутное представление. Их ничего не стоило обмануть: всучить на полном серьезе «значок тайного агента КГБ» или проволочный сундучок для сигарет, как подлинного Фаберже... Джон Дерни вернулся во Флориду в восторге от России, показал свою «голову» родным и друзьям, портрет имел успех. По просьбе Джона я отлил его в бронзе, а через полгода шестнадцать жителей Флориды, его друзья, заказали мне свои скульптурные портреты.
- А как вы занялись дизайном?
- У меня был некоторый опыт. Чего я только ни делал, когда бросил живопись - детские площадки с пушками и солдатиками, монументальные мозаики, изображавшие сеятелей льна! Но настоящим дизайном в современном понимании я занялся вместе с архитектором Марком Федоровым. Мы стали работать в содружестве. Первая волна кооперативного движения развязала нам руки - люди захотели жить красиво, появилась возможность делать что-то нестандартное в частных офисах.

Есть дизайнеры, которые работают, как стилисты - занимаются подбором в интерьер готовых изделий точно так же, как стилист подбирает эти ботиночки к этим носочкам... Сегодня искушенный заказчик уже хочет своеобразия - не так, как за границей, не лучше, чем у соседа, а так, как ни у кого нет! Люди стали ценить авторские вещи.

 - Мы с бригадой в моей мастерской на Плющихе простаивали, от бывших заказов оставалось витражное стекло, и я вдруг загорелся идеей сделать люстру. Пожалуй, ее стиль близок к русскому модерну, более тяжелому, чем европейский ар нуво. Тут и мотивы Тиффани, и технология классического витража, но люстра вышла действительно оригинальная.

- Насколько я понимаю, вы работаете практически с любым материалом - с металлом, стеклом, керамикой. Новые «жанры» вы осваивали в процессе?
- В общем, да. Помню, был один интерьер с множеством голых окон, он смотрелся как-то неуютно, и чтобы заполнить пространство, я впервые сделал витражи.
- А из чего вы исходите, декорируя интерьер, - из своих собственных идей или вас вдохновляют стены?
- Сначала вместе с архитектором, который меня приглашает, смотрю, что уже построено, а дальше начинаю думать, из чего собирать интерьер. Тон может задать, например, сюжетная лепнина по фризу... Интереснее приходить на объект в стадии перестройки, когда ты сразу, вместе с архитектором, можешь принять принципиальные решения - где расположить камин, печку, колонны. Сейчас я работаю с Марком Федоровым в Доме приемов одной крупной коммерческой организации, который находится в Серебряном Бору. Там есть большой зал приемов, трапезная, сигарная, каминный зал, зимний сад. Мы предложили заказчику оформить их в разном стиле, как было принято в XIX веке. Например, один зал назвали Георгиевским - там мотивы ампира, в другом, классическом, зале - греческие витражи, трапезная декорирована в русском стиле.
- Евгений, а как вы придумали стиль ваших витражных люстр? Это был чей-то заказ?
- Я сделал ее на свой страх и риск и долго уговаривал заказчиков повесить люстру хоть на один день в трапезную, вместо дорогущей итальянской, которая уже там была. На следующий день мне позвонили и сказали, что-бы я делал вторую.
- Точно такую же?
- Нет, конечно. Мы никогда не повторяем самих себя, для меня принципиально, чтобы в работе просматривалось рукоделие, чтобы сразу было видно, что это не серия, не поток.
- А вы не чувствуете себя последним из могикан? Ведь приходят новейшие технологии, которые могут идеально воплотить идею дизайнера.
- Пока престиж ручного искусства высок. Я сужу по аукционам, где живопись растет в цене, в отличии, например, от авторской скульптуры, которую можно тиражировать.
- А эскизы делаете на компьютере или от руки?
- Я отдаю себе отчет в том, что за компьютерным моделированием будущее. Фотографию ведь тоже сначала ругали, сравнивали с живописным портретом, а потом она завоевала весь мир. Но сам я предпочитаю рисовать эскизы. Правда, заказчик часто просит показать в компьютере, как это будет выглядеть в реальности - например, «врисовать» другое крыльцо с фасада здания, которое уже существует. И тут возникают странные проблемы. Эскиз, рисунок дает некий допуск фантазии, и когда он воплощается, не возникает ощущения: «Нет, это не то!» А реальные компьютерные картинки на самом деле таят больше обмана - предметы, смоделированные на компьютере, выглядят как настоящие, но в материале они никогда такими не получаются. Этот диссонанс вызывает разочарование у заказчика.
- А самому художнику как интереснее работать - набросав эскиз или создав в компьютере законченный образ?
- Эскиз дает возможность развития идеи, проработки деталей, что мне так дорого в искусстве. Я не очень люблю хай-тек с его машинной простотой, гладкими поверхностями и четкими линиями. Мне ближе русский модерн, который сейчас можно, пожалуй, назвать модерном XXI века.
- А как его воспринимает заказчик?
- У заказчика вкус развивается буквально год от года. Десять лет назад, когда я занялся дизайном, доминантным было желание сделать больше по размерам и богаче, чем у соседа. Потом люди поездили, повидали мир, стали привозить из Европы итальянские люстры, испанские стулья, немецкие диваны - все дорогое, хорошего качества, достаточно изящное и удобное. Но в результате в квартирах и в загородных домах людей с достатком проник некий канцелярский стиль. Куда не придешь, у всех одно и то же! Вещи теперь можно не везти, а заказать по каталогу. В ка-талогах, на первый взгляд, огромный выбор, но, если приглядеться внимательнее, это одни и те же предметы в десятках вариантов цвета, размера, конфигурации. Есть дизайнеры, которые работают, как стилисты - занимаются подбором в интерьер готовых изделий точно так же, как стилист подбирает эти ботиночки к этим носочкам... Но люди стали ценить авторские вещи.
- Вы производите впечатление очень уравновешенного человека. Ваша жена говорит, что у вас совсем нет недостатков, что вы не впадаете в крайности. Это не совсем вяжется с классическим образом художника...
- ...Который непременно должен иметь странности? Своеобразных людей среди них достаточно. Один, избалованный славой, вживается в экстравагантный образ и всю жизнь «хулиганит» - иначе публика будет разочарована. Другому наплевать на публику, он сосредоточен на самом себе. Ты ему что-то рассказываешь, он как будто внимательно тебя слушает, а потом вдруг радостно восклицает: «Наконец, я понял, как написать этот цветочек!..»
- А вам, Евгений, больше совсем не хочется писать цветочки?
- Как запахнет красками, что-то в душе переворачивается...

Из огромного рода Лансере-Бенуа Серебрякова стала, пожалуй, самой известной художницей. У нее была трудная судьба. Зинаида Евгеньевна эмигрировала, жила в Париже в совершенной бедности, а прославилась как художница лишь после смерти.

 - Вы занимаетесь современным дизайном, а он не противоречит духу музейных стен в вашем доме? Вообще, как живется семье в этом антиквариате?
- А наша семья не живет на современный лад. Я домостроевец, считаю, что жена должна сидеть дома, с детьми, если к этому не вынуждали обстоятельства, женщины в нашем роду не работали. Семьи были большие, женщины управляли домом, воспитывали в традиционном духе детей, и, кстати, совершенно не случайно у них вырастали талантливые дети.
- А жена во всем с вами согласна?
- Алла меня младше, и мне удалось воспитать ее в своем духе... Я вырос в традиции рождественских, пасхальных праздников и Масленицы. Мои родители все делали для того, чтобы мы с сестрой дышали тем же воздухом, что они сами в детстве. Сколько себя помню, дом был открытый, а на большие праздники люди могли придти и без приглашения. Какие бы времена ни были, благополучные или бедные, накрывался большой стол, тратились иногда последние деньги, но это было святое - гостей надо при-нять. Это были не просто вечеринки - обязательно домашний театр, музыка, шарады, выступления экспромтом. Детей сажали за стол вместе с взрослыми, чтобы они привыкали к общению с интересными людьми, учились себя держать в хорошем обществе....
- И вы продолжаете эти традиции?
- Стараемся. На Рождество елку привозим из заказника, и на ней обязательно горят настоящие свечи. Домашнего театра пока нет, но у нас в доме обязательно кто-то садится за пианино, кто-то поет - иногда солист Большого театра Володя Редькин... Однажды жена чуть не уговорила меня отменить большой рождественский прием, Маше было полтора годика, а Соне всего три месяца. Но я сказал Алле: «Знаешь, если мы хоть раз нарушим традицию, потом найдется сто поводов, чтобы ее снова нарушить. Давай уж постараемся».